EvMitkov » 06 апр 2013, 01:02
В один из теплых июньских дней, мы как обычно собрались утром на огневой позиции. По графику были стрельбы из Т-10. Танк уже стоял на исходном рубеже. Берлин и я поднялись на смотровую вышку. Экипаж доложил о готовности офицеру-руководителю испытаний и занял свои места в танке. Прозвучала команда: "Вперед!". Машина двинулась по трассе. В начале стрельбовой трассы был земляной вал высотой 1,5 м, за ним следовал сравнительно ровный участок метров 25-30, на котором экипажи обычно и делали первый выстрел. Далее лежало бревно около 40 см диаметром.
Танк преодолел земляной вал и практически прошел прямолинейный участок когда прогремел выстрел. Мы с Игорем Борисовичем с удивлением увидели, что снаряд пролетел метров на 20 выше щита (стрельба велась бронебойно-трассирующими снарядами). Танк прошел трассу до конца не произведя больше ни одного выстрела. Когда Т-10 вернулся на исходный рубеж, наводчик доложил, что он действовал строго по инструкции. Наводчик-солдат второго года службы, сделавший не один десяток выстрелов из танка в том числе и из этого танка (с 2-плоскостной стабилизацией), доложил, что он навел марку на цель, нажал кнопку стрельбы и ждал выстрела, танк тряхнуло, грохнул выстрел и он успел увидеть трассу снаряда выше щита. Далее наводчик утверждал, что, после того как пушка была заряжена и вернулась в стабилизированное состояние, он еще 5-6 раз наводил марку на цель, нажимая кнопку стрельбы так же, как и в первый раз, ждал выстрела 2-3 с, но до конца трассы выстрела так и не последовало. Берлин со своей бригадой проверил состояние стабилизатора, нашел все в полном порядке и официально уведомил руководителя испытаний, что стрельбы можно продолжать. Был произведен второй заезд. На этот раз не было произведено ни одного выстрела. Наводчик вновь утверждал, что он наводил марку прицела, как и раньше нажимал кнопку стрельбы, ждал 2-3 с, выстрела не было и он отпускал кнопку стрельбы. Так за заезд повторилось 5-6 раз. Берлин вновь перепроверил систему управления огнем - все было в порядке. Наводчик начал нервничать. Игорь Борисович его успокаивал, говорил о том, что если марку прицела спокойно держать на цели и терпеливо ждать выстрела, то автоматическая система не допустит серьезных промахов. Берлин предложил наводчику прекратить фронтальную стрельбу и перейти на фланговую. Тот согласился. Танк перевели на фланговую трассу. Вдоль трассы стояли три щита. При первом же заезде на этой трассе первый выстрел - и снаряд пролетел между первым и вторым щитом, больше выстрелов не было. После возвращения на исходную позицию наводчик заявил, что из этой системы он дальше стрелять не может. В этот день стрельбы были прекращены.
Факт был налицо: программа, заложенная в систему управлений недостаточно учитывала те возможные изменения в психическом состоянии человека, которые возникают в экстремальных ситуациях. Если мне не изменяет память, то в Боевом уставе пехоты Красной Армии в 1943 г. понятие "бой" определялось как "предельное напряжение моральных и физических сип бойца". По себе знаю, что в подобных ситуациях внимание к чему-то обостряется до предела, а к чему-то снижается практически до нуля.
Видимо нечто подобное произошло и в данном случае. Наводчик держал кнопку стрельбы нажатой, когда танк наехал не препятствие. Сильный толчок снизу сбил марку прицела. В этот момент замкнулись контакты разрешения выстрела. Произошел выстрел снаряд полетел в небо. В сознании наводчика прошел сигнал: "Нельзя долго держать кнопку стрельбы нажатой!" После этого пальцы наводчика уже подсознательно держали кнопку стрельбы нажатой не 2-3 с, а только 0,2-0,3 с, хотя ему казалось, что он делает все так же, как и раньше. О чем он, не кривя душой, и докладывал. обычному напряжению, которое испытывает любой экипаж при движении танка по-боевому (с закрытыми люками), да еще со стрельбой из пушки на ходу, у наводчика в этой ситуации добавилось дополнительное психическое напряжение, вызванное неполадками со стрельбой. После долгого успокаивающего разговора с Берпиным при переходе с фронтальной стрельбы на фланговую наводчик расслабился, но поскольку оптимальное чувство времени у него было нарушено, то при первом выстреле он держал кнопку нажатой в ожидании автоматического совмещения контактов разрешения выстрела уже более 3 с и дождался, когда на объезде препятствия произошел рывок танка в боковую сторону и марка прицела сбилась в горизонтальной плоскости. Снаряд пролетел между щитами. В психике наводчика произошел вновь сдвиг в сторону сокращения времени ожидания, но теперь его пальцы просто нажимали и тут же отпускали кнопку стрельбы. Режим "ожидание" практически был сведен к нулю, хотя наводчику по-прежнему казалось, что он все делает в строгом соответствии с инструкцией. Такой режим работы системы управления огнем на Т-10 не предусматривался. Как говорят в таких случаях: сложилась "нештатная" ситуация. В результате танк утратил возможность в этом случае стрелять с ходу. На следующий день был привлечен другой экипаж и стрельба пошла своим чередом. Таким образом, преимущество силовой стабилизации артиллерийского вооружения танка Т-54 перед двухступенчатой (прицела и вооружения) на Т-10 для меня стало очевидным.
Как вышел из этого положения Берлин я не знаю. Официально испытания вел полигон и отчеты по Т-10 и Т-54 оформлялись раздельно. В остальном все прошло нормально. На стрельбах получили около 60% попаданий. Стало очевидно, что в ближайшее время будет принято решение о проведении ОКР. Обо всем этом я и доложил вернувшись на завод.
Примерно через месяц главный конструктор Карцев пригласил меня к себе и сказал, что документ в Москве о проведении ОКР оформлен и в связи с этим решено назначить меня ведущим конструктором по Т-54 со стабилизацией оружия в 2-х плоскостях. Я принял сказанное к исполнению. Соответствующий приказ был подписан на следующий день.
Так начался новый этап в моей работе конструктором. Из всего, что я успел узнать и увидеть по стабилизации танкового вооружения, меня и удивило и озадачило одно обстоятельство. Все на всех уровнях рассматривали и решали чисто технические вопросы сопряжения электро-механических параметров и габаритно-весовых характеристик стабилизатора с пушкой и башней танка и никто, нигде не поднимал вопроса об обеспечении хотя бы минимальных условий безопасной работы экипажа при стабилизированном вооружении. А вопросы были и очень серьезные. Так, к моменту моего подключения к этой работе в серийном производстве около трех лет выпускался танк Т-54А со стабилизацией в вертикальной плоскости (система "Горизонт"). Если на Т-54 наведение пушки по вертикали осуществлялось наводчиком с помощью ручного подъемного механизма (с необратимой червячной парой) и, как правило, на коротких остановках, то фактически в движении пушка была неподвижна относительно танка и сама по себе опасности для экипажа не представляла. На Т-54А при включенной системе "Горизонт", даже без стрельбы, при движении танка по трассе пушка в башне ходила от упора до упора (от крыши башни и практически до пола боевого отделения). Внешне все выглядело наоборот: пушка сохраняла горизонтальное положение, а колебался на препятствиях ухабах танк. Но для экипажа, находившегося внутри танка, практически непрерывно раскачивалась пушка. В этих условиях, если в зону качания пушки случайно попадала рука, плечо или другая часть тела одного из членов экипажа, то последствия могли быть самыми печальными. И это были не пустые мои предположения. Примерно за полгода до этого от Заказчика поступила официальная информация, что в войсках во время учебных стрельб с ходу на Т-54А произошел смертельный случай. Командир танка в ходе стрельбы делал замечания заряжающему (наводчик и командир размещались слева, а заряжающий - справа от орудия) и случайно наклонил голову в сторону заряжающего. В это время произошел выстрел. Откатившимся казенником командиру размозжило голову. Произошедшее квалифицировали как "несчастный случай" и на том успокоились. Считалось, что члены экипажа сами должны следить за тем, чтобы в бою не попасть в зону качания и отката орудия. Вроде все правильно. А если задуматься?
В боевом отделении танка находилось три человека и только в обязанности одного из них - заряжающего, входила непосредственная работа с орудием. В обязанности наводчика входило наблюдение за целями на поле боя и поражение их по указанию командира. "Прикованный" к прицелу наводчик находился в постоянном положении по отношению к качающейся пушке и мог попасть своим правым плечом или локтем в зону качания при сильном толчке или крене танка. Гораздо сложнее было положение у командира: он должен был вести круговое наблюдение за полем боя, осуществлять радиосвязь, а если это был командир взвода, роты или батальона - руководить боем подразделения. В этих условиях, по моему разумению, конструктор не должен был требовать от наводчика и командира еще следить и за качающейся пушкой. Конструктор должен был оградить рабочие места наводчика и командира от пушки. Почему этого не сделал Карцев, который до назначения главным конструктором был ведущим конструктором Т-54А, я не знаю.
Первое что я сделал - разработал конструкцию легкого быстросъемного ограждения рабочих мест командира и наводчика со стороны пушки.
Второй вопрос был связан с заряжающим. С введением стабилизации в горизонтальной плоскости башня танка, оставаясь при стрельбе в фиксированном положении в горизонтальной плоскости в пространстве, в то же время вращалась относительно рыскающего в движении корпуса танка. В отличие от наводчика и командира, которые выполняли свои обязанности сидя на закрепленных в башне сидениях, заряжающий мог выполнять свои функции только стоя на полу корпуса танка. В результате человек оказывался в положении, при котором он стоял на полу в неподвижной коробке, а верхняя часть его туловища (выше пояса) находилась во вращающемся относительно коробки колпаке. В этих условиях, при резких разворотах танка на значительные углы поворота, заряжающий вполне мог быть сбит с ног и оказаться на полу корпуса в районе качания пушки. Дальше уже совсем не трудно догадаться, что с заряжающим должно было произойти то, что происходит с куском мяса, когда повар делает из него отбивную котлету. На образце танка, оборудованном двойной стабилизацией для проведения НИР, пол в боевом отделении никаким изменениям не подвергался, был жест закреплен на днище корпуса танка.
Таким образом, вторым вопросов, который касался чисто конструкции танка, был вопрос создания в боевом отделении пола, который бы вращался синхронно с башней. Принципиально этот вопрос можно было решить двумя путями: либо сделать в башне подвесной пол (по типу гондолы), либо сделать вращающийся пол с роликовой опорой на днище бронекорпуса танка. В первом случае, при определенных положениях башни, затруднялись условия перехода из боевого отделения к механику-водителю и затруднялся доступ к боеукладке в корпусе, поэтому я выбрал второй.
С моими предложениями главный конструктор был согласен и соответствующие задания на рабочее проектирование были выданы бюро вооружения и башни и бронекорпусному бюро.
В обязанности ведущего конструктора входила подготовка всех документов для заключения договора с ГБТУ на проведение ОКР. Эта работа существенно выходила за рамки подготовки обычных деловых бумаг компетенции КБ. Со стороны исполнителя договор подписывал директор завода, со стороны заказчика - начальник ГБТУ, так что по этому вопросу мне пришлось выходить на уровень руководителей основных служб завода и военной приемки. Круг моих еловых контактов существенно расширялся.
Проектом договора предусматривалась разработка конструкторской документации на танк типа Т-54 со стабилизацией вооружения в двух плоскостях наведения (с разработкой и защитой технического проекта). Далее предусматривалось изготовление трех опытных образцов танка с проведением контрольных заводских испытаний и поставка их заказчику на полигонные испытания. Срок завершения работ - 1956 г. Срок был очень жесткий, практически аналогичный военному времени. В те годы слова "холодная война" в оборонной промышленности звучали не просто как политический штамп - это была реальная оценка международного положения и этим определялся трудовой ритм и накал работы оборонных предприятии.
В ходе подготовки и подписания договора возникали разные вопросы. Один из них я запомнил особенно. Думаю, что не ошибусь, если скажу, что в любом договоре главным вопросом является, насколько грамотно составлена смета финансовых затрат на выполнение работ. Когда у меня подошло время составлять смету, мне сказали, что делать это я должен вместе со старшим экономистом производственного отдела завода и дали координаты этого человека. В производственном отделе меня встретил сухощавый мужчина лет сорока пяти, в скромном, поношенном костюме, по внешнему виду - типичный заводской конторский служащий. Мы познакомились и начали беседу. Я в общих чертах рассказал цепи, задачи, а также объемы и сроки намеченных работ. При попытке перейти к конкретным вопросам, собеседник меня прервал, достал рабочую тетрадь и сам начал задавать вопросы. Первый вопрос был: "Какие узлы и базовые детали и как будут изменяться по цеху "184" и будут ли новые?" Затем такие же вопросы последовали по цехам 110", "190", "710", "760" и др. Короче, мы подробно "прошли" по основным цехам литейного, кузнечно-прессового, сборочно-сварочного, механосборочного производств и по цеху сборки танков. При этом по мере того как мой собеседник понимал, о каком узле или какой детали я веду речь, он тут же, не заглядывая ни в какие бумаги, называл чертежный номер детали или узла и делал какие-то записи в тетради, Я совершенно не готовился к такой процедуре и поэтому никаких справочных материалов с собой не имел. Приходилось до предела напрягать память и ориентироваться на те знания серийного производства, которые я успел накопить работая на заводе. Закончив вопросы мой собеседник углубился в свои записи и расчеты, а я приходил в себя после неожиданного необычного экзамена. Должен сказать, что определенная таким образом сметная стоимость оказалась после окончания работ всего на 25% меньше фактических затрат. Через 15 лет, работая в ВПК и получая из Миноборонпрома письма-просьбы с разрешением списать по законченным НИР и ОКР фактические затраты в 2-3 раза, превышающие первоначальную сметную стоимость, я не раз вспоминал старшего экономиста с УВЗ.
Вскоре после моего назначения ведущим конструктором на завод пришел отчет о НИР, проведенной по 2-плоскостной стабилизации на Т-54. Прорабатывая отчет, я обратил внимание на такой факт; танк испытывался стрельбой в 3-х местах и везде были получены разные результаты. Так, при стрельбе с ходу на УВЗ было получено 50% попаданий; на танковом полигоне (ст.Кубинка) - 40% и на артиллерийском полигоне (ст.Ржевка — где побывал и я) - 60% Танк был один и тот же, стабилизатор был отрегулирован на одни те же параметры, стрельба велась одним и тем же типом боеприпасов. В чем была причина? Я мог предположить только одно: различная сложность стрельбовых трасс. Проверка мое предположение подтвердила. Чтобы снять этот вопрос на будущее, я по согласованию с представителем заказчика разработал чертеж 500-метровой трассы с препятствиями, предназначенной специально для стрельбовых испытаний системы стабилизации вооружения. Учитывая, что в автоматическом режиме стабилизатор должен был удерживать башню в заданном направлении при разворотах танка, на отметке 250 м была предусмотрена условно "воронка" (диаметр 4 м) от взрыва фугаса с обязательным объездом (все остальные препятствия на трассе танк преодолевал при прямолинейном движении). С этим чертежом я побывал и на Ржевке, и на Кубинке и согласовал его с испытателями артиллеристами и танкистами. Но когда чертеж увидели представители ЦНИИАГ, они категорически потребовали убрать пункт технических требований, в котором говорилось об объезде "воронки". Объяснить свое требование они отказались. Это требование ЦНИИАГ оказалось единственным разногласием при составлении программы контрольных заводских испытаний танков. Вопрос был вынесен на высший уровень - в Москву Решение пришлось ждать целый месяц. Обсуждение вопроса происходило на высшем уровне келейно, ни завод, ни военную приемку не привлекли. Миноборонпром, Минтрансмаш, ГАУ и ГБТУ приняли решение в пользу ЦНИИАГ. Вопрос был исчерпан. Таким образом появилась типовая стрепьбовая трасса, на которой в течение последующих нескольких десятков лет отрабатывались и испытывались все танковые стабилизаторы.
Спустя десять лет, работая во ВНИИТМ, я по собственной инициативе вновь вернулся к этому вопросу (к вопросу объезда "воронки"). Депо в том, что в 1955 г., когда велась ОКР, ЦНИИАГ работало по ТЗ и по договору с ГАУ. Мы - танкисты получали от ЦНИИАГ только габаритные чертежи, принципиальные монтажные схемы, общее описание и ТУ на установку стабилизатора в танке. Кстати, 2-плоскостному стабилизатору танка Т-54 был присвоен шифр "Циклон". Опытные узлы и агрегаты стабилизатора приходили на УВЗ опломбированными военной приемкой ГАУ в ЦНИИАГ. И даже представители ЦНИИАГ не имели права вскрывать и ремонтировать дефектные узлы стабилизатора без представителя ГАУ. В этих условиях танкистам понять, какая связь была между стабилизатором в горизонтальной плоскости и объездом танком "воронки" на испытательной трассе, было довольно трудно. Однако в заводских пробегах на опытных танках с работающим "Циклоном" я замечал, что в одних случаях при изменении направления движения танка стабилизатор в горизонтальной плоскости возвращал автоматически башню и пушку на "цель", в других случаях этого не происходило и мне приходилось (как наводчику) наводить пушку на "цель" заново в полуавтоматическом режиме. Это наводило на мысль о том, что существует какая-то неувязка между угловой скоростью отработки стабилизатора в горизонтальной плоскости и максимальной угловой скоростью поворота танка. Данных по стабилизатору в то время у меня не было. В 1965 г. ситуация была принципиально иной: "Циклон" находился в серийном производстве, во ВНИИТМ была лаборатория по системам стабилизации танкового вооружения и в этой лаборатории был комплект рабочей техдокументации на уже устаревший "Циклон". Я без особого труда нашел все данные, которые меня интересовали и передо мной предстала картина событий десятилетней давности. ГАУ, разрабатывая ТЗ на ОКР по стабилизатору "Циклон", сознательно или случайно установила величину максимальной угловой скорости отработки стабилизатора в горизонтальной плоскости ровно в два раза меньше максимальной угловой скорости разворота танка Т-54. ГБТУ либо вообще не видело этой цифры, либо не обратило на нее должного внимания и согласовало ТЗ. При такой разнице угловых скоростей при разворотах танка стабилизатор мог обеспечить удержание пинии визирования на цели только в пределах незначительного угла маневра танка. По моим расчетам для Т-54 этот угол был равен 36°. При объезде "воронки" танк мог делать развороты в пределах от 45 до 90°. Следовательно, при объезде "воронки" обязательно должна была произойти потеря цели при автоматическом режиме работы стабилизатора и в работу стабилизатора должен был включаться наводчик для того, чтобы в полуавтоматическом режиме снова навести марку на цель. Это первыми поняли представители ЦНИИАГ, когда увидели требование (объезд "воронки" в чертеже трассы стрельбовых испытаний Т-54 с "Циклоном". Вслед за ними поняли это и в ГАУ и в ГБТУ. Для того чтобы исправить создавшееся положение, надо было либо изменить скорость отработки стабилизатора, увеличив ее до скорости разворота танка (но в этом случае надо было переделывать силовую часть стабилизатора в горизонтальной плоскости), либо изменить ТЗ и ТУ, указав в них, что стабилизатор автоматически удерживает марку прицепа на "цели" не вообще, а только при прямолинейно движении танка (рыскание в пределах ± 30°). Во втором случае серьезных изменений в конструкции стабилизатора не требовалось, но это уточнение в техдокументации имело бы серьезное значение для правильного использования оружия в боевых условиях. Однако в силу ведомственных амбиций ГАУ и ГБТУ решили "сор из избы не выносить" и оставить все как есть. ЦНИИАГ (Миноборонпром) данное решение вполне устраивало - ему в этом случае ничего не надо было переделывать. Минтрансмаш, учитывая, что там Главтанк это время возглавлял такой человек, как Кучеренко, ничего не стоило склонить к молчаливому согласию, что и было сделано. Как я уже сказал выше, было решено "воронку" преодолевать как обычное препятствие, двигаясь по трассе прямолинейно, и никаких изменений в документацию и конструкцию не вносить.
Читатель видимо обратил внимание, что в этой главе слово "воронка" я все время ставлю в кавычки. Дело в том, что в чертеже испытательной трассы "воронка" обозначалась на местности условно. Это было круглое углубление в грунте диаметром 4 м, глубиною 0,5 м с вертикальными стенками и плоским дном. Преодолеть такую "воронку", двигаясь прямолинейно, для танка труда не представляло. На поле боя в реальных условиях подобная воронка должна была иметь глубину около 2 м и стенки под углом 45° к горизонту. Вряд ли какому танкисту пришло бы в голову идти напролом через такую воронку, рискуя либо завалиться одной из гусениц, либо черпнуть землю стволом пушки. Элементарная логика подсказывала простой объезд этого препятствия. И в этом случае запись в ТУ и инструкции о том, что стабилизатор удерживает автоматически марку прицела на цели, теряла свой нейтральный, на первый взгляд, чисто технический смысл и в боевой обстановке превращалась в информацию дезорганизующего характера. Вызвано это было тем, что авторы ТУ и инструкции в документах предусматривали специальные указания для наводчика. Смысл этих указаний сводился к следующему: если ты в движении навел марку прицела на цель, то при колебаниях корпуса танка марка может несколько отклоняться от цели, но автомат сам вернет ее в первоначальное положение лучше, чем это сделаешь ты. Наводчику предписывалось в таких случаях пультом управления не пользоваться, а держать руки на рукоятках пульта только для того, чтобы в нужный момент нажимать кнопки стрельбы. Как видим в момент разворота танка, когда стабилизатор терял цель и наводчику надлежало немедленно брать управление на себя и искать цель заново, в ТУ и инструкции никаких объяснений и указаний на этот счет не было. Получалось, что в боевой обстановке, в экстремальной ситуации, наводчик (солдат 18-19 лет) сам должен был решать, как ему в данном случае управлять оружием. По моим понятиям такое недопустимо. Но факт - есть факт и он лишний раз говорит о том, что даже в военной технике, как только мы подходим к решению реальных вопросов, мы либо забываем о человеке и его роли в управлении этой техникой, либо не придаем этому серьезного значения.
Составляя программу контрольных заводских испытаний танков, я столкнулся еще с одним вопросом, касавшимся условий работы экипажа.
Как я уже говорил, для обеспечения работы заряжающего было решено сделать в боевом отделении вращающийся пол. Рабочее проектирование было поручено бронекорпусному бюро. Начальником бюро в то время был Борис Аронович Черняк - участник создания "тридцатьчетверки", лауреат Сталинской премии. Полностью доверяя Борису Ароновичу, я глубоко не вникал в их "дела" и изредка навещал бронекорпусное бюро просто как ведущий по машине. В ходе рабочего проектирования возник вопрос с аварийным люком. На Т-54 под полом боевого отделения в днище бронекорпуса был сделан аварийный люк. Новый вращающийся пол перекрывал этот люк и Черняк решил перенести его под сидение механика-водителя. Я, не вдаваясь в детали, не возражал, а Карцев такое решение утвердил. Но вот подошло время продумать программу испытаний нового конструктивного решения по аварийному люку и я зашел в тупик. Сложилась следующая ситуация. В серийном варианте люк находился между вторым и третьим опорными катками, а теперь он был у первого левого опорного катка. Существовавшие в это время противотанковые мины имели взрыватель нажимного действия и, как правило, взрывались под первым катком. Следовательно, надо было проверить, что произойдет с люком и механиком-водителем при подрыве противотанковой мины под первым левым опорным катком. Вопрос осложнялся тем, что по опыту Великой Отечественной войны аварийный люк должен был открываться вовнутрь танка, при этом замки, крепившие люк к броневому днищу танка, должны были быть быстродействующими. Таким образом надежность аварийного люка при новом размещении надо было проверять обязательно. Здесь надо сказать, что высота передней части корпуса танка при конструировании определялась размером от подушки сидения механика-водителя до крышки люк механика-водителя, закрытой в положении "по-боевому". Практически водитель размещался между днищем и крышей корпуса танка враспор. И если бы взрывная волна сорвала крышку аварийного люка и вдавила ее внутрь танка, то это грозило водителю переломом позвоночника, либо чем похуже.
Был и еще один аспект у этого вопроса. В ходе учебно-боевой эксплуатации имели место случаи, когда танк днищем налетал на валуны, пни и застревал на них. При этом имел место прогиб даже цельного броневого днища, а что будет с аварийным люком? Надо было проверять и это. Но у меня лично не было желания садиться; за рычаги танка, чтобы провести такой эксперимент, а писать программу подобных испытаний для испытателя опытного цеха - совесть не позволяла. Я понял, что от этого вопроса надо уходить
В отличие от начальной стадии ОКР, когда были только проработки на кальках, теперь был полный комплект рабочих чертежей опытного варианта вращающегося пола и аварийного люка. Я взял комплект этих чертежей и комплект серийных чертежей и стал искать другое конструктивное решение. Моим желанием было убрать аварийный люк из-под сидения механика-водителя. Это была возможно только в одном случае: если бы удалось разместить люк под вращающимся полом боевого отделения. Не мудрствуя лука во, я вычертил на кальке по серийным чертежам аварийный люк, а затем по опытным чертежам на этой же кальке нанес вращающийся пол. Результат проработки был совершенно неожиданным: вращающийся пол и аварийный люк мирно уживались в боевом отделении! Первоначально я подумал, что просто ошибся и неправильно проставил размеры, но при перепроверке все оказалось верно. Получалось, что аварийный люк может спокойно оставаться на своем месте, а во вращающемся полу надо просто сделать один быстросъемный сектор, для того чтобы обеспечить экипажу доступ к люку. То что при предварительной прикидке казалось невозможным, при детальной проработке решалось само собой.
С этими проработками я пошел к Черняку. Надо отдать должно Борису Ароновичу: он умел выслушивать мнения других и если он были лучше того, что предлагал он - то принимал их к реализации. Так было и в этот раз. Во избежание недоразумений конструктора корпусники еще раз проверили мою проработку, подтвердили ее правильность и Черняк поставил на ней и свою подпись. Я все это доложил Карцеву и получил его "добро". Так был в этот раз решен вопрос с аварийным люком. Он остался в серийном исполнении никаких испытаний не потребовал.
В ходе ОКР по Т-54 с "Циклоном" было еще несколько интересных случаев, но я хочу выделить один, который послужил мне серьезным уроком на будущее.
Когда я готовил приказ по заводу на проведение ОКР, то самым сложным оказался вопрос по сроку сборки опытных образцов башен. Требовалось изготовить принципиально новые поворотные механизмы, новые погоны да и в самих башнях было много изменений по приваркам прежних деталей для новых узлов. Цехи принимали срок, который был на три месяца больше необходимого для выполнения постановления Правительства.
В то время объем опытных работ на УВЗ вырос настолько, что была введена новая должность - заместитель главного инженера по опытным работам. Первым на эту должность был назначен Александр Львович Мышковский, Этот человек лично знал всех начальников основных цехов, детально знал все танковое и вагонное производство, отлично чувствовал и понимал новое. Мне с ним работать было легко.
Когда я понял, что моих сил и возможностей для решения вопроса по сроку изготовления башен недостаточно, я вынес этот вопрос к Мышковскому. Последний собрал совещание и с помощью различных оргтехмероприятий сократил срок на месяц, т.е. отставание было сокращено с трех до двух месяцев. С таким сроком приказ по заводу и был подписан.
Здесь я должен раскрыть секрет: как такое могло быть в то время.
В каждом большом и серьезном деле прежде всего важна организация работ. На каждом участке должен быть грамотный и ответственный исполнитель. В ГБТУ таким исполнителем был инженер-полковник Маргулис Генрих Моисеевич, в Главтанке Минтрансмаша - в то время главный специалист конструкторского отдела Филимонов Георгий Михайлович. Оба были людьми слова. Все, о чем мы договаривались с ними, оформлялось в Москве официально в соответствии с договоренностью. Доверяли мы друг другу полностью. Так вот оба эти человека сообщили мне, что работы в. ЦНИИ А Г по стабилизатору в горизонтальной плоскости идут с большими трудностями и отстают от установленных сроков на три месяца. Поэтому я молча согласился с приказом по заводу, который был по тем временам антизаконен. Приближался срок сборки башен и поставки из Москвы комплекта узлов и агрегатов стабилизатора "Циклон". И вдруг, за 10-12 дней до этого, мне позвонил Филимонов и сообщил, что в Совмине СССР рассматривались вопросы по оборонной тематике, и когда дошел вопрос по Т-54 с "Циклоном" и представители ГБТУ сообщили, что ЦНИИАГ опаздывает на три месяца, Министр Оборонной промышленности, в то время Дмитрий Федорович Устинов, заявил, что Миноборонпром ведет работы по графику и стабилизаторы "Циклон" на УВЗ будут поставлены точно по графику. Что говорить, в те времена для предприятий слово Министра было равнозначно закону. Мне стало не по себе. Закон в то в охранялся МВД, хотя Берия уже и не было. Утром я был у Мьшковского. Он собрал совещание и предпринял все, что мог. Назначив особые премии за выполнение работ по цехам, он сократи сроки сборки башен еще на месяц, но больше сократить срок оборки башен он не смог. Мы опаздывали на месяц. Я стал думать: что делать? В опытном цехе "540" был танк Т-54, на котором мы производили макетирование "Циклона" - крепление и размещение деревянных макетов узлов и агрегатов стабилизатора. При определенных условиях в этой башне можно было закрепить и проверить некоторыми отступлениями опытные комплекты стабилизатора! Мышковский меня поддержал, но в то же время начал ежедневно по утрам проводить рапорты по проверке сборки башен.
И вот наступил срок поставок из Москвы. Раздался звонок из ЦНИИАГ о том, что три опытных комплекта "Циклона" приняты и отправлены на УВЗ. Через три-четыре дня они прибыли на завод: По договоренности с нашей приемкой (ГБТУ), мы установили первый комплект "Циклона" в макетной башне и обнаружили, что он не работает. То же самое произошло со вторым и третьим комплектами стабилизатора.
В то время директором ЦНИИАГ был Илья Иванович Погожев. Это был по-своему талантливый инженер, но несколько нечистоплотный администратор в делах с соисполнителями. ЦНИИАГ занимался гидравлическим и другим приборостроением и имел возможность по нормативам тех времен применять этиловый спирт. Погожев этим широко пользовался и посылая в командировки своих подчиненных, выписывая им литрами спирт, требовал любыми путями сдавать в установленные сроки опытные образцы аппаратуры предприятиях-соисполнителях, а потом уже дорабатывать их порой месяцами, сваливая, по возможности, вину за срыв сроков на соисполнителей.
В данном случае у Погожева такой номер с УВЗ не прошел.
Приемка ГБТУ доложила в Москву о том, что все три опытных комплекта аппаратуры "Циклон", хотя и приняты представителями ГАУ в ЦНИИАГ, неработоспособны. Немедленно из ЦНИИАГ прибыла очень солидная бригада разработчиков совместно с представителями приемки ГАУ. Началась круглосуточная работа в опытном цехе УВЗ. Пока работала эта бригада мы изготовили и собрали три башни. Но после этого случая я понял, что за сроки и объемы с работ надо уметь отвечать самому и не пытаться укрыться за чужой спиной. Описанный случай остался для меня неприятным воспоминанием. Больше в своей работе я такого не допускал. Надо сказать, что делать это было очень не просто, особенно когда руководство хотело, чтобы работа была сделана в большем объеме и в более короткие сроки. Надо было очень хорошо и глубоко знать вопрос для того, чтобы высокий руководитель тоже понял суть и состояние дела и согласился с твоими доводами. А порою от человека, отстаивающего объективную позицию, требовалась и определенная смелость. В связи с этим приведу случай, о котором однажды рассказал Василий Михайлович Рябиков.
Как-то в 1942 г. Сталин проводил в Кремле совещание по вопросу увеличения выпуска вооружения и военной техники. Как обычно был приглашен узкий круг лиц. От наркомата вооружения - два человека: нарком Д.Ф.Устинов и его первый заместитель В.М.Рябиков. Наркомату была поставлена конкретная задача и назван срок исполнения. И Устинов и Рябиков понимали, что срок назван исключительно жесткий и как его обеспечить оба не представляли. Соответствующее постановление Сталин должен был подписать через день-два. По дороге в наркомат Устинов и Рябиков еще больше засомневались в реальности поставленного срока. В наркомате Рябиков собрал ведущих специалистов и как можно было детально проработал с ними этот вопрос. Стало очевидно, что для выполнения поставленной задачи к сроку, названному Сталиным, надо добавить еще пару месяцев. Но теперь в основе такого заключения лежала не просто интуиция молодых, бесспорно талантливых руководителей (Устинову было 34 года, Рябикову - 35 лет), а инженерный анализ с предварительными расчетами и цифрами, которые надо было так же технически грамотно опровергнуть, либо с которыми надо было согласиться. Рябиков доложил Устинову и попросил его позвонить Сталину, что Устинов и сделал. Сталин принял их обоих в этот же день еще раз, выслушал и... согласился увеличить срок на два месяца. Правда, Василий Михайлович сказал, что это был у них с Устиновым единственный такой случай со Сталиным. Больше они сами до такого не допускали. А задание было выполнено в срок.
Но вернемся к делам на УВЗ.
Три опытных образца Т-54 с "Циклоном" были собраны, проверены в стационаре и начали ходить в заводские пробеги. Шла приработка новых узлов и агрегатов, отработка методик и уточнение параметров различных регулировок. Дело в том, что на этапе НИР многое делалось по месту или по указанию разработчиков. Теперь же танки на полигонные испытания предстояло передать войсковым типажам, которые должны были изучать материальную часть и самостоятельно осуществлять эксплуатацию танков в строгом соответствии с ТУ и Инструкциями. Работа шла круглосуточно и благодаря этому укладывалась в график.
Подошло время представлять в ГБТУ технический проект. Нашим КБ все было сделано в полном объеме и в установленный срок проект был выслан в ГБТУ и Минтрансмаш. Не обошлось без нечистоплотных подтасовок со стороны Погожева и здесь. Оставаясь верным себе, он предпринял попытку "повесить" на танкистов технический "крючок", цепляясь за который он мог бы в последующем технические огрехи и просчеты по стабилизатору в горизонтальной плоскости перекладывать на танк. Для этих целей был выбран электромотор механизма поворота башни. Это был переходный агрегат, который преобразовывал электрические сигналы, вырабатываемые стабилизатором, в механическую работу по удержанию башни в заданном направлении. Первоначально все параметры по электромотору были согласованы между ЦНИИАГ и УВЗ. Практически механизм поворота башни был рассчитан и спроектирован под электромотор. На этапе НИР никаких вопросов по этому поводу не возникало. На этапе ОКР вдруг появилось письмо ЦНИИАГ, в котором Погожее сообщал, что люфт на валу электромотора при установке на механизме поворота башни достигает 160° и потребовал уменьшить его в 10 раз. Механизм поворота башни представлял из себя редуктор с двумя потоками мощности: один - от ручного привода передаточным отношением 965, другой - от электромотора с передаточным отношением 1667. Последнее обозначало, что радиальный люфт в выходной паре шестерен механизма при приведении валу электродвигателя увеличивался в 1667 раз. Кроме того, в этой ветви редуктора было еще пять пар зубчатых зацеплений и, плюс этому необходимо было учитывать неизбежные в таком механизме упругие деформации. В ЦНИИАГ были прекрасные конструкторы-механики, которые все это понимали и конкретных замечаний по конструкции нашего механизма предъявить не могли, при встрече они просто опускали глаза. Но Илья Иванович пользуясь тем, что ЦНИИАГ находился в Москве, обивал все пороги министерств и ведомств и добился рассмотрения этого вопроса у зам. министра Ми трансмаша С.Н.Махонина. Однако высокое совещание, которое собрал Махонин, отметило, что механизм спроектирован с учетом последних научных достижений в области зубчатых передач и полностью обеспечивает нормальную работу системы стабилизации. Мы на УВЗ считали вопрос исчерпанным. Каково же было мое удивление, когда прибыв на защиту техпроекта по танку я в ГБТУ узнал, что накануне научный технический комитет (НТК) ГАУ рассмотрел утвердил техпроект стабилизатора "Циклон" с одним единственны замечанием - уменьшить люфт на валу электродвигателя. При это делалась ссылка на сообщение Погожева о том, что якобы на этапе техпроекта положительные результаты по стабилизатору были получены с применением механизма поворота башни, имеющего меньший люфт.
"Слово Директора" - для меня в ту пору за этим понятием стояло что-то солидное, серьезное, независимо от личности, которой оно принадлежало. Я знал, что механизма поворота башни с люфтом на валу электродвигателя меньшим 160° не могло быть. Но поскольку директор института Погожее официально сделал такое заявление, я считал себя обязанным тщательно проверить слова этого директора прежде чем принимать решение. Работы с "Циклоном" на этапе техпроекта проводились в двух местах: на танковом полигоне в Кубинке и в ЦНИИАГ. Мы с Филимоновым через ГБТУ получили официальную информацию - на Кубинке применялся механизм с люфтом на валу электродвигателя 160°. После этого мы проехали в ЦНИИАГ, где начальник лаборатории стабилизации любезно представил нам возможность ознакомиться с их отчетами, в которых также был зафиксирован люфт 160°. В конце нашего пребывания в лаборатории в нее неожиданно зашел Погожев. Завидев Филимонова и меня, он повел себя так некорректно, что это уронило его достоинство и как директора и как человека. Но дело было сделано. Через день после этого секция научно-технического совета (НТО) Минтрансмаша утвердила наш техпроект и официально уведомила об этом ГБТУ. Танкисты, разобравшись со своей стороны с ценой заявления Погожева, приняли наш техпроект к рассмотрению. В день рассмотрения меня пригласил к себе председатель НТК ГБТУ генерал-майор А.И.Благонравов. Он детально ознакомился с конструкцией механизма поворота башни и его расчетами, прочел пояснительную записку к проекту, все одобрил и сказал руководителю секции НТК, что проект можно утверждать без учета замечания НТК ГАУ. Погожев на заседание секции НТК ГБТУ не явился. Техпроект был утвержден без замечаний - продолжению работ на УВЗ был дан "зеленый свет".
Заводские испытания трех танков мы провели осенью 1955 г. Полигонные были проведены зимою 1955/56 гг.
Для того чтобы уложиться в жесткие сроки, было решено полигонные испытания проводить на двух разных полигонах параллельно по времени. Все стрельбовые испытания - на полигоне ГАУ (ст. Ржевка). Все не связанные со стрельбой - на полигоне ГБТУ (ст.Кубинка). На Ржевке работала комиссия по проведению полигонных испытаний. На Кубинке полигон вел работы сам. Согласно принятому порядку полигонные испытания военные проводили самостоятельно. Для танка Т-54 со стабилизатором "Циклон" впервые было сделано исключение. Учитывая сложность, важность и сжатые сроки поставленной задачи, для оперативного и более эффективного решения технических вопросов в состав комиссии по проведению полигонных испытаний были включены правом решающего голоса два представителя промышленности, От Минтрансмаша был включен Филимонов, от УВЗ включили меня. Председателем комиссии был назначен генерал-майор Кимбар из Ленинградского военного округа, человек высокой культуры и большого такта. Все члены комиссии относились к нему с неподдельным уважением. Состав комиссии был очень сильным. В нее входили представители Генштаба, ГБТУ, ГАУ, соответствующих полигонов ЛенВО и войск. Для меня работа в этой комиссии дала очень много. На заседаниях и в личном общении с членами комиссии я узнавал об особенностях работы в системах ГБТУ и ГАУ, об особенностях взаимодействия между этими управлениями и войсками, и округом, и о многом другом, о чем я даже не мог слышать на заводе и в своем министерстве.
Стрельбы прошли хорошо. Материальная часть серьезных замечаний не имела. Но когда в технике появляется что-то принципиально новое и еще нет общего устоявшегося мнения, то у разных специалистов, естественно, появляются разные точки зрения и начинаются споры. В технических кругах по этому поводу обычно шутят: когда два инженера начинают обсуждать новую проблему, то как минимум появляются три разных мнения. К чести нашего председателя, он сумел организовать работу комиссии так, что спорные вопросы обсуждались и проверялись в ходе испытаний, и итоговый отчет комиссии был подписан всеми без замечаний и особых мнений. Комиссия рекомендовала принять танк Т-54 со стабилизатора "Циклон" на вооружение.
В ходе работы комиссии в урочище Нясино однажды произошел интересный случай, который мне невольно запомнился. Мы работали в урочище уже более полумесяца. Прямой телефонной связи внешним миром у нас не было, действовала только внутренняя линия со штабом полигона. Но вот у меня, по ходу испытаний танков, появилась необходимость обговорить и решить вопросы с заводом. Неожиданно пришло сообщение члену комиссии - командиру полка подполковнику Снегуру о том, что в части произошло ЧП и необходимо его присутствие хотя бы на день. Об этом мы доложили председателю. Оказывается у генерала тоже накопилось несколько вопросов для разговора с Москвой. На следующий день вчетвером (генерал взял с собой еще полковника Маргулиса) мы поехали на Ржевку. Зима была холодной. Снежный покров был более полуметра. Накануне прошел обильный снегопад. Но за дорогами на полигоне следили. Мощная инженерная армейская дорожная техника бесперебойно поддерживала проезжую часть в рабочем состоянии. Из-за обильных снегопадов дороги превратились в снежные коридоры. Высота сугробов по обочинам дорог местами достигала человеческого роста. Наш УАЗ шел со скоростью 50-60 км/ч. Неожиданно на одном из перекрестков перед нами на дорогу вышел тяжелый танк Т-10. Развернувшись, он пошел в сторону Ржевки по середине дороги. Скорость танка была 25-30 км/ч. В такой ситуации обогнать танк у нас не было никакой возможности. Несколько раз шофер приближался к танку почти вплотную и сигналил, что было мочи. Но на фоне рева семисот лошадей танкового дизеля и грохота семи пар металлических опорных катков по тракам гусениц, звуковой сигнал нашего автомобиля могли слышать, видимо, только мы, находившиеся в этом автомобиле. Все люки в танке были закрыты (стоял мороз больше 20°). Для того, чтобы защитить членов экипажа от рева и грохота внутри движущегося танка, танкистам выдавались специальные шлемофоны со звукоизолирующими наушниками. В этих условиях предположить, что мы сможем из своего автомобиля дать знать членам экипажа о нашем присутствии, мне казалось утопией. Вся наша небольшая компания, за исключением Снегура, явно приуныла. Не обращаясь ни к кому подполковник вдруг сказал: "Что? Надо остановить танк? - Сейчас сделаем". Если бы среди нас не было генерала, я эти слова подполковника принял бы за шутку. Но Снегур расстегнул полушубок, снял с гимнастерки широкий командирский поясной ремень и одел его поверх полушубка. Затем попросил шофера, как можно ближе подойти к танку и держаться на минимальной дистанции, которая позволяла нам не столкнуться с танком в случае резкой остановки последнего. Обращаясь к Маргулису и ко мне Снегур сказал, что ему надо выглянуть из машины, имея свободные руки, для этого он просит нас покрепче держать его за ремень. Все просьбы Снегура были выполнены. Он открыл дверцу машины и на полкорпуса оказался снаружи. Заложив четыре пальца в рот, Снегур издал такой свист, что свершилось чудо - танк, резко затормозив, остановился. В это же время открылись оба люка башни и в них появились танкисты, которые стали осматриваться кругом пока не увидели нашу машину. Генерал руками подал им знак "заглушить двигатель", после чего Снегур попросил танкистов дать нам возможность обойти танк. Это было сделано, шофер подал танкистам прощальный сигнал, и мы уже без приключений добрались до Ржевки. Довольный проеланным Снегур пояснил, что он вынужден был научиться так свистеть, для того чтобы иметь возможность оперативно управляться со своими танкистами на марше. Во время Великой Отечественной войны некоторые большие танковые военачальники возили с собой стальные прутья, с помощью которых они общались через танковую броню с экипажами. Метод Снегура был много эффективнее и, я бы сказал, элегантнее.
Из курса учебы в МВТУ и технической литературы я знал, что высокочастотные колебания обладают необычными свойствами, но то что продемонстрировал Снегур, превзошло все мои ожидания.
Полигонные испытания танков работами на Ржевке не заканчиваюсь. На Кубинке проверяли гарантийную наработку стабилизатора в пределах гарантийной наработки танка и многое другое. Но самые серьезные испытания ждали этот танк в конце программы: предусматривалась проверка работоспособности комплекса вооружения при снарядном обстреле танка бронебойными снарядами со скоростями непробития. Эти испытания были проведены в начале весны 1956 г. Было произведено два выстрела по лобовой части башни и один - по верхнему лобовому листу бронекорпуса. С введением стабилизации в танке появились две системы управления вооружением. Одна - механическая с ручными приводами, мы ее сохранили как дублирующую (аварийную). При всех трех попаданиях снарядов в танк эта система работала безотказно, сохраняя боеспособность. Вторая - электрогидравлическая, ставшая теперь основной, после каждого удара снаряда отказывала. Неисправности правда, устранялись в течение 20-30 мин в полевых условиях, после чего из танка производился прицельный выстрел с включенным стабилизатором. Эту стрельбу провел лично сам маршал Попубояров. Павел Павлович остался доволен стрельбой и вообще результата полигонных испытаний.
Танк был принят на вооружение и ему был присвоен индекс Т-54Б. В практике мирового танкостроения это был первый серийный танк со стабилизацией вооружения в двух плоскостях. За рубежом танки с подобными системами управления вооружением появились в серийном производстве через 8-10 лет.
В танкостроении' был сделан первый и принципиальный шаг в правлении создания в последующем автоматических систем управления огнем (СУО).
Не пытайтесь загнать меня в угол - тогда я добрый